И. ПРИЩЕПОВА. МОЯ РОДИНА – ТИХИЙ СИБИРСКИЙ ПОСЕЛОК БАЙКАЛ



Моя родина – тихий сибирский поселок Байкал, большинство домов которого укрылось от внешнего мира между лесистых гор. И пусть он неприметен, невелик, но ему посчастливилось расположиться на берегах двух голубых сокровищ бескрайне богатой Сибири – Байкала и Ангары, что уже выделяет его из тысяч и тысяч других поселков.  В разное время он назывался и станцией, и портом, и поселком, но всегда при нем оставалось звучное, полное непостижимой тайны, слово Байкал. Мой поселок знаком многим, потому что открывает двери в дивный мир байкальской природы, потому что славен богатейшей историей. Он был портом приписки для таких знаменитых могучих ледоколов,  как «Байкал» и «Ангара». С него начинается Кругобайкалка – «золотая пряжка» великого Транссибирского железнодорожного «пояса», бывшая в течение полувека одним из важнейших стратегических объектов страны. Сейчас Кругобайкалка отрезана от Транссиба и золотистой девяностокилометровой  змейкой лежит от поселка Байкал до городка Слюдянки. Но по-прежнему, как в далекие годы,  горячий дымящий паровоз, стоящий вблизи байкальского причала, нетерпеливо ждет пассажиров, чтобы увезти их в страну байкальских чудес. А поселок, живший кипучей жизнью, давно привык к тишине и в этой безмятежности изредка вспоминает свои бурные молодые годы, бывшие с конца 19 века, когда к Байкалу подошла Транссибирская магистраль,  до 1956 года, когда часть железной дороги от Иркутска до порта Байкал ушла под воду…

Все дорого мне на родине: уютная акватория порта со стоящими в ней судами,  деревянные домики, прячущиеся по распадкам, старая Кругобайкалка, бегущая вдоль побережья, утопающая в густых травах. Зелень пробивается и между темных шпал. По обеим сторонам дороги растут деревья и кусты, они давно обжили даже тоннели и вольготно растут на их горбатых спинах. Вдоль Кругобайкалки можно гулять, сколько хочешь. Круглый год курсирует здесь лишь единственный коротенький поезд, который и поездом назвать трудно. Летом он слеплен из тепловоза и двух пассажирских вагонов, а на зиму оставляют только один вагон. Уходит «поезд» ночью, а возвращается вечером. Да и никому он, тихоход,  не страшен.

Не отвести глаз от картин Кругобайкальской дороги. Все влечет и радует глаз: уникальные сооружения, живописные скалы, высокие травы, редкостные цветы, тенистые деревья, холодная синь вод, купающая белые облака. Чуткая тишина. Безмятежность. Непреходящая красота. Благодатный пьянящий простор...

Мне казалось, что поселок и Кругобайкалка всегда существовали и всегда были такими, какими знакомы мне с детства. Большой неожиданностью для меня было увидеть в интернете старинные фотографии моей малой родины и перенестись более чем на сто лет назад, в первые годы двадцатого века, и увидеть поселок, в котором прошла вся жизнь, знакомый до последней пяди, свосем другим, не виданным мною.

Улица Байкальская в начале XX века



На этом фото – моя улица Байкальская, приютившаяся в пади Баранчук, впоследствии перекрещенной в Баранчик. С трудом узнаю свою гору,  до подножия заросшую лесом. Теперь же она по большей части лысоватая. Нахожу ручеек, по берегам которого вдоль ущелья тянутся нехитрые строения нашей улицы-пади. Смотрю на полотно железной дороги, на постройки, стоящие на самом байкальском берегу, которых не станет, когда поднимутся ангарские воды, перекрытые мощной плотиной. По другую сторону Кругобайкалки из всех домов, попавших в объектив, уцелеет только один, и через сто лет будет он выглядеть молодцом, сохранит свою стать и крепость. Да еще один будет перестроен. Остальные строения канут в лету. Потом на их месте или рядом появятся другие. В доме, который не претерпел изменений, в детские годы будет жить моя бабушка. А пока она еще не родилась. И только через полвека в пади будет построен дом, в котором появлюсь на свет я.  


Ледоколы «Байкал» и «Ангара»


А на этом старинном фото – «Байкал» и «Ангара» бок о бок стоят на рейде. К ним подведены рельсы, по которым заходит на пароход «Байкал» железнодорожный состав. Ледокол этот обладал недюжинной силищей. Играючи перевозил он с одного берега на другой вагоны, пассажиров. Команда ледокола-гиганта  состояла из двухсот человек! Зимой он колол крепчайший лед, до метра толщиной. И не под силу ему был только лед свыше метра толщиной, такой крепкий, что в русско-японскую войну, когда фронту необходимы были грузы, а Транссиб был еще разорван Байкалом, прямо на льду уложили рельсы и с помощью лошадей перевозили составы. «Ангара» была неутомимой помощницей «Байкала» во всех его нелегких делах. 


Зимний порт


На этой фотографии начала двадцатого века – порт Байкал снежной зимой. Акватория скована льдом. В ней зимуют красавцы-ледоколы и другие суда, которые рядом с гигантом «Байкалом» кажутся малышами. Справа – огромный деревянный док, способный исправить неполадки такой махины, как ледокол «Байкал».


Разговор у Байкала



Недолго суждено байкальским чудесным ледоколам быть вместе. «Байкал» не переживет гражданскую войну, сгорит от снаряда белочехов, и его распилят на металл. «Ангара» же окажется счастливее, хотя тоже хлебнет лиха. Послужит она людям в трудные годы Великой Отечественной войны и после нее, а потом долгое время будет полузатопленная стоять на реке, давшей ей название. Но ее отремонтируют, подновят и станет она «работать» музеем в Иркутске.


Еще одна дорогая мне фотография. Ранняя весна 1904 года. Министр путей сообщения князь Михаил Иванович Хилков и группа сопровождающих его чиновников разговаривают с местными жительницами, одетыми очень просто и сидящими прямо на земле. Находятся они всего в нескольких десятках метров от поселка, а фоном им служат поселковая скалистая гора и порт с высоким деревянным доком. Разговор идет, скорее всего, о будущей дороге, которая нужна всей стране. Транссибирская магистраль стала делом всей интереснейшей героической жизни для семидесятилетнего министра, которому история обязана железнодорожной паромной и ледовой переправой через Байкал и который 13 сентября этого же, 1904 года, в пятидесяти километрах отсюда вобьет в лиственную шпалу дороги  последний костыль. С замиранием смотрю на грунтовую дорогу, усеянную камнями, – следствие недавних взрывов. На нее совсем скоро встанут рельсы Кругобайкалки и побегут по ним паровозы. Взорванные мысы, еще серые, голые, не успели залечить раны от взрывов. Пустые склоны долго будут зарастать деревьями. Восстановит себя природа, примет Кругобайкалку, как дочь родную, и заиграет она дорогой огранкой искусных тоннелей, галерей, подпорных стенок, мостов, виадуков, акведуков. 800 сооружений на 80 километров! Одно интереснее, диковиннее другого. И все сделаны вручную, нечеловеческими усилиями, примитивными орудиями труда. Но мастерски, вдохновенно. Недаром назовут ее восьмым чудом света…


А так выглядит место, где встретились министр и местные жительницы более века спустя, в 2018 году. Первые дни июня. Тихая колея Кругобайкалки. Синева Байкала…


У поселка Байкал

А вот уж совсем диво дивное! Несколько фотографий  уносят меня еще дальше в прошлое и дают возможность взглянуть на нетронутую природу на том месте, где порт Байкал через какое-то время (кто бы знал – какое!) возникнет. Ощущение непередаваемое. Спасибо дагерротипным снимкам за то, что они есть!

Смотрю на снимки мыса Малый Баранчук, скалистого, еще не тронутого взрывами ради строительства Кругобайкалки, на лесную горку, где впоследствии вырастут быстро, как грибы после теплого дождика, домики и образуют крутую улицу Горную; на прибрежную поляну, на людей, стоящих на моей земле.  И вижу не серость несовершенной фотографии, а голубизну неба и моря, зелень трав и деревьев. И возникает живое чувство своего присутствия там, на суровой земле, где я появилась на свет.


Порт Байкал. 2018 г


Место у мыса Баранчук, попавшее на старинное фото, застраивалось и перестраивалось не раз. Не одно поколение домов за долгий век сменило друг друга. А вот как выглядит это место теперь, более века спустя.


На фотографии видно, что поселок в наше время не живет бойкой жизнью. Устал он в первой половине XX века от колоссального напряжения. А теперь, наполовину спрятавшийся в живописных распадках, отдыхает он от трудов праведных и наслаждается лесной тишиной. И это хорошо для Байкала. Так как соседняя Листвянка, расположенная на другом берегу Ангарского истока, страдает от избытка туристов, машинных пробок.  Не осталось у берегов нетронутой природы. А у нас пока сохранилось много благодатных мест, куда редко ступает нога человека. Но, к сожалению, заповедных уголков становится все меньше. Для человека и его устрашающей современной техники нет ни расстояний, ни преград.

 

Вот еще одно старинное фото. На фоне Малого Баранчука стоят косари-богатыри, сложившие огромный стог. Наверное, путешественник, заплывший на лодке в их девственные места, налюбовавшись крестьянской работой, попросил их стать возле высокого стога – детища крестьянского труда, чтобы сделать фото на память. И ни фотограф, ни скромные, никому не известные труженики и предположить не могли, что этот снимок переживет века и увидят его далекие потомки.


На какое время разминулись мы с земляками-косарями? Может, лет на шестьдесят, а может, на сто? Неведомо. Но они, эти люди,  были, они обживали нашу землю до строительства порта и железной дороги. Обживали и для меня тоже.


Как они здесь оказались? Что их сюда привело? Скорее всего, вольная жизнь, свободная от гнета помещика, от ненавистного крепостного права. Тяжело срываться со своих земель, навсегда покидать дом, идти, преодолевая несколько тысяч верст,  в неизвестность, в бесприютность, в жестокие холода. Только от отчаяния терпеливый народ может решиться на такое. Лишь от большой кручины будет уверять себя: «Дойдем. Все стерпим. Есть руки-ноги, значит, обживем необжитое». И преодолеют они тяготы и невзгоды, и новая земля станет им родным домом.


Приехав на Байкал, вдохнув холодный воздух его широких просторов, испив его хрустальной чистоты, они ставили дома, косили травы, ловли рыбу. Делали работу сообща,  дружно. И выживали вместе. И привыкали, прирастали к байкальским берегам. И давали названия тому, что видели вокруг.


Названия земли нашей… В них – история. В них – человеческая наблюдательность. В них – талант, поэзия. Назвать так, чтобы люди повторили и понесли имя через века – значит, попасть в точку. Идет время, и забываем мы, почему так, а не иначе было названо место. И остается только предполагать, откуда есть-пошли имена краев наших. И каждый гадает на свой лад, и допускаем мы порой грубые ошибки. А потому на названиях остановлюсь подробнее.


Хочу сказать сразу: не претендую на научность, неоспоримость. Помещаю в своем художественном тексте лишь свои размышления о родных мне топонимах. Думаю, что и мои мысли, и мои находки тоже имеют место быть.

Мыс и падь возле порта Байкал называются Зобушка. Удивительное название. Как оно могло возникнуть?

В «Лоции озера Байкал» под редакцией Федора Кирилловича Дриженко говорится: «Мыс Зобушка получил свое название от зыбкой почвы на низменной части мыса, образовавшейся от стекающих с горного склона и из крутой пади ручьев, смывающих мягкие землистые части и образующих трясины, поросшие мохом и травой. Самая же оконечность мыса состоит из крупных валунов».


А вот как говорит о мысе Зобушка в увлекательном эссе «Кругобайкалка: обратный отсчет» Иван Григорев: «На участке между 75 и 76 км находится мыс Зобушка. Это удивительное название – также русское. Мы привыкли, что словом “зоб” называют орган животного. А оказывается, наши предки поначалу именовали так корм для животных. “Зобити” – кушать, есть. У Владимира Даля встречается слово “зобенька” – специальная сумка с кормом, которая вешалась на шею лошади, чтобы та могла кормиться. Очевидно, именно на мысе Зобушка можно было сделать остановку и покормить животных».


Перед нами совершенно различные толкования двух авторов одного и того же названия. У меня есть сомнения по поводу обоих разъяснений. Падь Зобушка зыбким местом не является. А сделать привал можно во многих местах Кругобайкалки.  Да и Зобушка находится в трех километрах от истока, откуда только начинается путь. По-моему, рано делать привал на Зобушке и кормить животных.



Открываю словарь Даля и нахожу: «Зоб – горб, выпучившееся место». Вспоминаю, как однажды на художественной выставке в Иркутске увидела картину с изображением наших мест. Художник рисовал их, находясь в Листвянке. Глядя на гору пади Зобушка, я ее не узнала. Удивилась, почему художник нарисовал гору горбатой. Не видела, не замечала у нее горба. Оказывается, я смотрела на Зобушку в основном вблизи, а на близком расстоянии одна гора закрывает другую. Да и не всматривалась в них, не замечала особенностей. А после знакомства с картиной посмотрела на Зобушку издалека (вот уж точно: «большое видится на расстояньи»!) и увидела, как горбатится дальняя гора пади и поняла, что художник был точен. Так что топоним «Зобушка»  вполне мог возникнуть из-за внешнего вида горы, тем более, что давали имена на Байкале географическим объектам прежде всего по их внешним признакам. Наш народ называл землю ласково: полюшко, реченька, дубравушка… Почему же горбатенькую красавицу-гору, смотрящуюся в синеву Байкала, не назвать Зобушка?


Возможно, я не права. Может быть, истина дана в «Лоции», возможно, прав Иван Григорев. А может, все же название дано из-за неровностей горы, напоминающих горб. И остается гадать, где же правда. А ее знали только те, кто называл гору, и люди, это название подхватившие.


Привлекает необычностью слово «Баранчук» или «Баранчик». Имя это носят  упомянутый выше мыс и родная мне падь и ручей, который  по всей этой пади протекает. Многие люди, впервые услышав название, присматриваются к мысу, пытаясь отыскать в нем что-то «баранье».  Но даже человек с очень богатым воображением, как бы долго ни всматривался в мыс из любой точки, не найдет его сходства с бараном, так как сходства нет. Выходит, надо искать другое объяснение.


Если верить словарю топонимов Слюдянского района, размещенному в интернете, название «произошло в честь одного из первых жителей порта Байкал Баранчука, который в 1887 году возглавил строительство Кpугобайкальской железной дороги вблизи нынешнего порта Байкал». Но те, кто хоть немного знаком с историей строительства Транссиба, словарю не поверят. В 1887 году строительства не было вовсе. В этом году были организованы экспедиции для изыскания трассы для будущего Транссиба, а строительство началось только в 1891 году.  По всей видимости, кто-то указал составителям на несоответствие, так как нашла в интернете и другое толкование, исправленное: «…Название произошло в честь одного из первых жителей порта Байкал Баpанчука, который в 1887 году поселился на берегу этого ручейка. Позже Баpанчук участвовал в строительстве Кpугобайкальской железной дороги». Но и этому объяснению не нужно спешить верить. Ведь название «Баранчук» еще в 1786 году в своем путевом дневнике употребляет исследователь-ученый шведского происхождения Эрик Лаксман.  Значит, оно уже существовало за сто лет до жизни в пади легендарного строителя дороги Баранчука… А следовательно, составителям словарей местных топонимов надо бы относиться к слову бережнее. Это дело ответственное. Как говорится, что написано пером…


И все же, если не строитель Баранчук дал имена мысам и ручьям Большой и Малый Баранчук, то кто? Или что? Скорее всего, ЧТО. Никакого Баранчука не существует ни в воспоминаниях,  ни в легендах, ни в книгах байкальских первопроходцев. А имя нарицательное «баранчук» в словарях есть. И не только в словарях, а и в произведениях классиков литературы.  Вот строки из стихотворения Ахматовой: 


Я буду помнить звездный кров 

В сиянье вечных слов 

И маленьких баранчуков 

у чернокосых матерей 

На молодых руках.


Получается, баранчук – ребенок. В подтверждение тому приведу часть реплики героя повести Льва Толстого «Хаджи-Мурат», русского солдата Авдеева, поговорившего с пленными чеченцами: 


– Один женатый. Марушка, говорю, бар? – Бар, говорит. – Баранчук, говорю, бар? – Бар. – Много? – Парочка, говорит.  – Так разговорились хорошо. Хорошие ребята.


А вот строки из словаря Даля: «...Соседние с башкирами и киргизами русаки беседуют с ними на каком-то условном языке, где слышишь: баранчук (ребенок), марушка, маруха (Марья, русская баба)... и пр., хотя часть этих слов и не татарские, а калмыцкие».


Выходит, слово «баранчук» пришло из дальних мест. И в этом нет ничего удивительного. Представители каких только народов ни плыли красавицей Ангарой, ни побывали на берегах Байкала! И оставили они след в говорах народов Сибири. Слова разных народов благодатным дождем наполнили глубокую реку сибирских наречий.


Итак, основное значение слова «баранчук»   «ребенок». На Байкале есть два мыса Баранчука: Большой и Малый, отстоящие друг от друга на расстоянии семи километров. А между ними (почти на равном расстоянии) лежит падь Марьяновка. Сразу вспомнилось: «Баранчук, марушка, маруха, Марья…». Может быть, они «мать» и «дети»? Во всяком случае, это гораздо ближе к истине, чем строитель Баранчук, живший в пади Баранчук и некто Марьянов, живший в Марьяновке, в которой нет ни одного дома. Тем более что эти горы сходятся в одно горное плато. А народ наш умел назвать и точно, и образно, о чем говорит уже название крутой горы Пыхтун, которая тоже ведет к этому плато.


Могло быть и по-другому.  Нахожу в интернете маленький словарик эвенкийских слов, где указано, что слово «баранчук»  имеет значение не только «ребенок», но и «ручей». Ручьи  Баранчуки есть на тунгусской земле и на Уральской. Возле одного Баранчука упал тунгусский метеорит. А другой, уральский, упоминается в записях, оставленных гонцами Ермака. По их словам, отряд Ермака прошел вверх по Волге «и Камою рекою вверх же, а из Камы реки поворотил направо в Чюсовую реку и Чюсовую (шел) вверх же; а из Чюсовой реки в Серебряную реку, а Серебряная река пришла от Сибирской страны в Чюсовую реку с правой стороны, и Серебряною рекою вверх же; а с Серебряной реки шел до реки Баранчука волоком и суды на себе волочили, а рекою Баранчуком вниз в реку Тагил, а Тагилом рекою на низ же в Туру реку».


Возле байкальских мысов Баранчуков тоже текут ручьи. Опять же нет (да и быть не может!) однозначного ответа на вопрос: откуда взялся топоним Баранчук? Впрочем, как и название самого Байкала. Остается только предполагать и выбирать самое приемлемое объяснение.


Немецкий географ Карл Риттер обозначал на карте 1883 года  мыс Малый Баранчук как Халудорин. И это тоже не фамилия. В словаре Даля читаю: «Халудора – собират. перм. негодяй, шваль, оборванцы». Есть и смоленское слово «халудора» – «плохая хата». Да, жить в наших местах могли люди не зажиточные, не сановитые, не роскошно одетые. И вряд ли жили они во дворцах. Удивляет уже то, что кто-то в такое давнее время вообще мог жить в безлюдных суровых местах. Хотя село Лиственичное упоминается уже в семнадцатом веке. Через него проходил путь на восток. Но ведь до будущего нашего порта расстояние от Листвянки совсем небольшое: всего-то переплыть через Ангару на лодке. А значит, и наши места не должны были пустовать.


Исследователь Байкала Федор Кириллович Дриженко называл наш мыс Устьянским. Путешественники-исследователи XIX века называли исток Ангары «устьем». Почему же такое несоответствие?  Но все объясняется просто. Оказывается, слово «устье» в старину означало не только конечный участок реки, где она впадает в другой  водоем, но также исток реки, ее начало.


Много интересного можно найти, изучая материал по истории своего края. А у Байкальской земли история наибогатейшая и наиудивительнейшая. Чего только ни повидала земля наша байкальская, что только ни пережила!


В 1692 г. отправился в Китай путешественник Избрант Идес. Весной 1693 года он сделал остановку на Байкале. Пообщавшись с местными жителями, он сделал запись в своем дневнике: «…Следует заметить, что, когда я, покинув монастырь св. Николая, расположенный при устье Ангары, выехал на озеро, многие люди с большим жаром предупреждали и просили меня, чтобы я, когда выйду в это свирепое море, называл бы его не озером, а Далаем, или морем. При этом они прибавляли, что уже многие знатные люди, отправлявшиеся на Байкал и называвшие его озером, то есть стоячей водой, вскоре становились жертвами сильных бурь и попадали в смертельную опасность».


А вот как он написал о сложностях передвижения по Байкалу в зимнее время: «Езда по озеру опасна. Если путешественников в крепкие морозы застанет буран, запряженные в сани лошади должны иметь очень острые подковы, так как лед очень скользкий, а снега не найти даже на земле, его тут же уносит ветер. Имеется также много незамерзающих полыней, опасных для путешественников, если они попадают в сильную бурю, так как коней, если у них нет острых подков, несет ветром с такой силой, что они не могут ни во что опереться и, скользя и падая на этом гладком льду, летят вперед с санями и иногда попадают в полынью. Так гибнут часто и лошади, и люди. Во время бурь лед на озере трескается иногда с таким страшным шумом, как будто гремит сильный гром, причем нередко во льду образуются трещины в несколько саженей шириной, хотя через несколько часов лед может вновь стать сплошным. Верблюды и быки, которых берут с собой в Китай, также идут от Иркутска через озеро. Верблюдов обувают в особого рода кожаные башмаки, подбивая их чем-нибудь острым; быкам же к копытам прибивают острые куски железа. Так как в противном случае они не могли бы продвигаться вперед по скользкому льду».


Значит, три века назад по Байкальскому скользкому льду в свирепые морозы ходили мимо моего поселка быки и верблюды в кожаных башмаках! И люди знали, как уберечь животных и себя от гибели при переходах по строптивому байкальскому льду.


Везли из Китая чай и шелк, а значит, были на пути обозов пираты, охотящиеся за легкой добычей. И пусть у байкальских пиратов нет такой славы, как у их собратьев, промышлявших разбоем на теплых морях, но все же о них немало написано.


Упомяну одного из наиболее знаменитых пиратов – Орлова, который более известен по кличке Сохатый. Поговаривали, что на Байкал он попал из пермских земель, и на его совести много убийств и других страшных дел. Он отбывал наказание с декабристами в Благодатском руднике. Вот что сказала об этом человеке Мария Николаевна Волконская: «Между ними (каторжанами – авт.) находился известный разбойник Орлов, герой своего рода. Он никогда не нападал на людей бедных, а только на купцов и, в особенности, на чиновников; он даже доставлял себе удовольствие некоторых из них высечь. У этого Орлова был чудный голос, он составил хор из своих товарищей по тюрьме». Пират помогал декабристам справляться с непосильной работой и, как говорят, впоследствии стал добрым человеком.


Декабристы. И они видели места наши, наши горы, мыс Малый Баранчук, вдающийся в Байкал и открывающий его. Видели с противоположного берега Ангары, отправляясь в опасный путь через Байкал к печальным местам каторги на таких вот судах.


Множество людей, и неизвестных, и выдающихся, в разное время побывало в наших местах. Они отдыхали здесь душой, любовались чудесной природой  и уносили ее в своих сердцах.


А скольким писателям и художникам дарил и дарит вдохновение порт Байкал! Сколько произведений искусства появилось на свет благодаря тому, что он есть! С большой теплотой вспоминал годы жизни в поселке Валентин Распутин: «В молодости, уже и тогда ища одиночества, завел я в порту Байкал домик в одну комнатку с кухонькой, жизнь в которой в течение нескольких лет теперь вспоминаю как лучшее, по мне сшитое из всего, что выпадало затем во многих поисках и бытовых одеждах…»


Валентин Григорьевич изучал историю нашей байкальской земли и много о ней говорил. Наполнили меня гордостью его слова о значимости моего поселка, когда был он неотъемлемой частью Транссиба: «…Для портового и железнодорожного поселка породившие его события начала ХХ века были, бессомненно, яркой, шумной, фантастической жизнью, в огромных объемах шла перевалка грузов и пересадка людей, паровозные гудки перекликались с гудками ледоколов, конское ржание – с командами распорядителей, грохот байкальских волн – с лязгом металла. Сюда один за другим прибывали персоны царской семьи и министерские персоны, знаменитые писатели и путешественники, месяцами околачивались зарубежные журналисты, итальянская речь рабочих и инженеров перебивалась китайской, а китайская – турецкой, изысканный русский язык аристократов – блатным языком каторжников. Здесь на путях стоял вагон-церковь, и колокольный звон на воздушных волнах уносился далеко-далеко за море; говорят, что он слышен был в Танхое. Не было по всему Транссибу и по всей Сибири другого такого поселка, жилого и путейского узла, не было даже города, от которого в подобной же степени зависела бы судьба многих российских событий».


История моего поселка – лишь капля в жизни великого озера. А история Байкала глубока, безбрежна, как океан, уникальна, как само озеро-море, необычайно интересна, полна загадок и тайн.


Погрузившись в историю моей малой родины, я поняла, насколько она увлекательна и удивительна. Да и можно ли назвать мою родную землю малой? Впрочем, понятия «малое» и «большое» относительны. Еще древние мудрецы заметили: в малом – великое…